Алексею Петровичу было хорошо за семьдесят, и он не любил декабрь больше всех месяцев в году.
— Темнотища, холодища, тоска... И чего ты там только выглядываешь, Черныш? — интересовался он у своего кота.
Тот возлежал на широком подоконнике, наблюдая за танцем снежинок в лучах фонаря. Из окна квартиры декабрь казался черному коту даже симпатичным.
А вот хозяин хандрил:
— Почему-то эти вечные сумерки меня на невеселые мысли наводят, — говорил он, присаживаясь на табуреточку поближе к Чернышу. — О жизни думается... Похожа она, теперешняя, на этот самый декабрь. Радости в ней, почитай, и нет никакой...
Живу один. Дети-внуки — редкие гости, некогда им. Да и скучно со мной, стариком. Жена умерла...
Один ты у меня и остался. Терпишь мои жалобы и скрипы, не ропщешь. Ох, кабы знал, что жизнь на закате такая серая, никогда бы о долголетии не мечтал.
Черныш бросал на Алексея Петровича янтарный взгляд, вздыхал и перебирался к нему на колени. Грел телом, утешал мурчанием:
«Не грусти, старик, декабрь, он же не навсегда. Придет весна, а с ней солнышко, травка, цветочки разные».
Хозяин гладил кота, грустно улыбался. Понимал, наверное, что тот пытается сказать. Только вот хандра не уходила, становилась сильнее. Боялся Алексей Петрович, что однажды в декабрьских сумерках его не станет.
Уйдет он совсем один. Забытый, никому, кроме черного кота, ненужный...
Черныш чувствовал настроение старика. Каждой своей шерстинкой, каждой тонкой вибриссой улавливал черную тоску. И наконец не выдержал!
*****
Однажды ночью, когда Алексей Петрович спал чутким стариковским сном, кот мягко спрыгнул с кровати и неслышной тенью юркнул в коридор.
Поддел лапой дверь малюсенькой кладовочки, оглянулся на всякий случай и проскользнул в образовавшуюся щелку.
Там, за старыми валенками хозяина, за плетеной корзинкой, наполненной мятыми полиэтиленовыми пакетами, обычный человек увидел бы только стену.
Но кот видел другое: узкую — едва протиснуться — норку. Она была здесь с тех самых пор, как в доме появился Черныш. Он не задумывался почему. Просто так положено...
Кот вдохнул, попытался втянуть живот – округлился он за последнее время. Возраст, наверное. Сто лет уже в эту нору не лазал. Не было нужды.
А теперь, вот, появилась, поэтому, несмотря ни на что, надо ползти. Благо — недолго.
Черныш, ругаясь по-кошачьи, просочился в узкую нору и вынырнул с другой стороны…
*****
Вокруг клубилось белесое ничто, больше всего похожее на осенний туман. Прямо перед Чернышом из этого тумана вставало исполинское окно, на подоконнике которого восседал кот. Это был всем котам кот: огромный, дымчатый, зеленоглазый.
Черныш немного оробел. Да и ничего удивительного. Это же надо было набраться наглости и предстать перед самим Великим Кошачеством, ходящим сквозь сны!
— С чем пожаловал, Черный Хранитель? Не бойся, рассказывай! — велел Великий.
Чернышу стало совсем не по себе. Собственная просьба вдруг показалась маленькой и незначительной. Но он вспомнил грустные глаза хозяина, его непроходящую тоску и заговорил:
— Мой хозяин потерял смысл жизни. Забыл все светлое, что в ней было. Живет, словно уже умер. Особенно в декабре. Я его уговаривал, просил, утешал. Не помогает...
С каждым годом все хуже. А этой зимой так плохо стало, что я решился прийти к тебе, Великий. Открой для него свое окно. Пусть вспомнит!
Ходящий сквозь сны задумался, огромный дымчатый хвост заходил из стороны в сторону, разгоняя туман. Наконец он посмотрел на Черныша своими зелеными глазами и кивнул:
— Хорошо! Я открою окно для твоего хозяина. Ты редко обращался ко мне с просьбами. Всегда справлялся сам. Берег своего человека, лечил, гнал тоску и боль. Не дергал меня по пустякам. Ты прекрасный Хранитель. Помогу вам. Иди.
Черныш так переволновался и расчувствовался, что почти не помнил, как он просочился обратно в узкую норку, как выбрался из темной кладовки...
Пришел в себя, только когда вспрыгнул на кровать, под бок к Алексею Петровичу. Тот, к удивлению кота, даже не заметил, не заворчал сквозь дрему:
«Ну что же ты бродишь, суматоха ночная!».
Алексей Петрович спал. Спал крепко, чего давно уже не было, и улыбался...
*****
Ему снилась жена Машенька. Во сне она была молодая. Сидела в синем летнем сарафанчике на скамейке в парке и ела мороженое. Солнышко добавляло золота ее русым волосам, голубые глаза улыбались.
— Чего застыл, Алеша? Садись рядышком, — она похлопала ладошкой по лавочке.
Алексей Петрович присел.
— Что же ты все хандришь, Алешенька? Коту на жизнь жалуешься? Мол, плохая она у тебя. А сколько в ней было хорошего, забыл? — Маша нахмурила светлые брови.
— Так ведь в прошлом все осталось...
— Без прошлого нет будущего! — Маша назидательно подняла палец. — Вспомни, как мы с тобой встретились, какая любовь у нас была. Не каждый может такой любовью похвастаться.
Алексей Петрович кивнул – и правда, любовь у них с Машей была огромная, светлая, нежная... И свадьба красивая.
— А это помнишь? — Маша показала куда-то вдаль.
Алексей Петрович увидел... По дорожке меж кустов белой сирени в обнимку шли двое: Алеша и Маша. Маша тогда уже была в положении.
Он помнил этот майский вечер. Они гуляли, спорили, как назовут сына. Для дочки имя нашлось сразу: Любовь. Но родился все-таки сын. И получил имя Павел. Именно на нем они договорились.
— Пашка! Хорошо звучит, задорно, — одобрил Алексей.
— А Павел Алексеевич? Очень солидно, — согласилась Маша.
Парочка скрылась за поворотом, зато откуда ни возьмись появился Алексей немного постарше, ведущий белобрысого пацаненка за руку:
— Пап, ну не говори маме, что я пару схватил, — канючил мальчишка.
— Конечно, не буду. Ты сам и скажешь.
— Ну пап!
— Пашка, мужчина должен быть честным и смелым, — Алексей посмотрел сыну в глаза. — Иначе это не мужчина, а слизняк!
Пашка задумался и спустя минуту кивнул:
— Скажу сам, пусть ругает... Не хочу быть слизняком!
Алексей потрепал светлые волосы сына, тот покрепче ухватил его руку, и они исчезли...
Через секунду на их месте появились новые персонажи: Алексей Петрович, теперь уже мужчина среднего возраста, шел рядом с повзрослевшим Павлом.
С другой стороны, поддев сына под руку, семенила Маша. Стараясь не отставать от размашистых шагов мужчин, она заглядывала Пашке в лицо и говорила-говорила:
— Леночке фруктов нужно побольше есть, витаминов. Солнышком пусть не увлекается. Вредно это. Хорошо, что она у тебя не пьет, не курит. Но ты ее все равно береги, Пашенька. Здорового ребенка родить, это тебе не фунт изюму...
— Мам, ну что ты так беспокоишься? — улыбался Пашка. — Я Ленку люблю, все у нас хорошо. И у ребенка тоже все будет замечательно. Не переживай.
— И в самом деле, Маша, нет у тебя поводов для нервов. Хорошего сына мы вырастили, и он хорошего вырастит, — поддержал Алексей.
Да... Это было, когда они ждали внука. Маша тогда очень переживала за жену Пашки, Леночку. Она казалась ей такой молоденькой, хрупкой. Словно сама не была точно такой же.
Все у Лены прошло хорошо: родила замечательного мальчишку. Назвали Славиком. А потом...
*****
Дорожка в очередной раз опустела, и Алексей Петрович посмотрел на Машу, сидящую рядом:
— Все помню. Немножко подзабылось с годами. А теперь вот опять ожило. Да только, Машенька, все это ушло, как и время наше счастливое...
Тебя больше нет. Пашка в другой город уехал с семьей. Сам, глядишь, скоро дедом станет.
Славка, правда, с женитьбой не торопится. Другое время сейчас. Все карьеру сначала делают. Семью на потом оставляют.
Я их редко вижу. Может, я еще поэтому на декабрь и взъелся: Новый год — семейный праздник. А какая у меня семья? Кот один. Родные на праздник ко мне обычно не выбираются. У каждого свои планы. Поздравят по телефону, и на том спасибо.
— Да ну тебя, Леша! — рассердилась Маша и отправила в рот последний кусочек мороженого. — Жалеет он себя. Гордиться надо! Хорошего сына воспитали. Самостоятельного. Лучше, чтобы он у тебя на шее до самой старости сидел, да еще и семью свою рядышком пристроил?
А то, что не приезжают, так отчасти ты сам в этом виноват. Вспомни, что ты им всегда говорил, пока я еще с тобой была. Не помнишь? А я вот помню: «Да чего вы потащитесь в такую даль? Мы с мамкой вдвоем посидим тихонько. Потом спать пораньше ляжем. Нам уже эти праздники не в радость».
Позвони сам, пригласи. Уверена — не откажут. Всяко лучше, чем страдать, коту жаловаться, да декабрь ругать!
А теперь тебе пора. Окно скоро закроется. И я тебя прошу, не дури! Живи, дыши полной грудью, радуйся мелочам. Жизнь, она такая короткая...
Парк поплыл, начал выцветать, словно старая фотография. Машина фигурка таяла.
— Постой! Какое окно, Маша? Ну постой же!
Она послала ему последний воздушный поцелуй... И Алексей Петрович проснулся.
*****
Этим утром Черныш не узнал хозяина! Тот бодро вышел на кухню, поставил чайник, глянул в окно, за которым обосновались сумерки, и неожиданно подмигнул коту:
— А знаешь, Черныш, плевать я хотел на эту тоску! Правда, не пойму, чего этот декабрь такую недобрую власть надо мной взял. Настроение-то у нас внутри, а не за окном.
Кот удивленно глянул на хозяина янтарным глазом:
«Сработало? Определенно! Вот спасибо Великому Кошачеству. Интересно, каких воспоминаний он моему деду приснил? Эх, не узнаю. Ну да ладно, главное — помогло!»
Алексей Петрович тем временем налил чай в большую керамическую кружку, что-то напевая под нос. Потом наполнил миску Черныша:
— Завтракать, мой черный друг! Сегодня нас ждут великие дела. Надо сходить в магазин, постирать, чистоту навести, а самое главное — позвонить Пашке!
Черныш одобрительно муркнул.
Тем же вечером, переделав кучу дел, Алексей Петрович набрал номер сына:
— Папа? Что-то случилось?
Пашка говорил громко, и Черныш слышал каждое слово, лежа на хозяйских коленях.
— Да почему сразу случилось? Нет, сын, ничего не случилось. Соскучился просто. Я тут подумал, праздник скоро...
Может, в этом году составите нам с Чернышом компанию? Леночку возьми, Славку. Посидим в кои-то веки семьей.
— Отличная идея, папа. Сто лет не виделись. Славка, кстати, тут недавно о тебе вспоминал. Хотел навестить. Я предложил после Нового года. Ты же вроде праздники не очень... Но раз зовешь — приедем!
— Жду.
Алексей Петрович положил трубку, посмотрел на кота:
— Приедут, Черныш! Не такой уж плохой месяц этот декабрь.
«Я все слышал, — подумал кот. — И я очень-очень рад».
Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО